Enchanted Night 52

01 | 02 | 03 | 04 | 05 | 06 | 07 | 08 | 09 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 | 49 | 50 | 51

---

Хаверстроу в лунном свете

Хаверстроу, неуспокоенный, неспешным путем направляется домой. Подмышкой он туго держит «Дженни Герхардт» — книгу ему навязала миссис Каско, читать у него нет настроения. Все время с тех пор, как он ее знает, она давала ему книги — такие, что призваны развивать его общественное сознание. Он прижимает книгу к боку и идет дальше. Он знает каждую дорогу в этом утомительном старом унылом старом городишке, знает, где были поселения индейцев, фермы XVII века, каким маршрутом шли англичане в 1779-м, паля во всех и паля всё. Ему бы хотелось все это стереть, заново начать все, вернуть землю индейцам. А еще лучше — отдать ему, Хаверстроу, Царю Нового Света: трапперу, охотнику, рыболову, фермеру, сеятелю яблочных зернышек, звездочету, первопроходцу, следопыту, оленеборцу, босоногому мальчугану с загорелыми щеками, Геку Финну с «Хусатоника»[1], доморощенному философу, лукавому старому простофиле в енотовой шапке, востроглазому янки, изобретателю волокноотделителя, печатного пресса, пишущей машинки, основателю библиотек, продавцу американских джинсов индейцам, сам-себя-сделавшему магнату в тридцатикомнатном особняке, обычному городскому мальчишке, поднявшемуся в жизни, поскольку работал с младых ногтей, одному из миллиона, одинокому рейнджеру, странствующему чужаку, прирожденному неудачнику, тому, кто хлебнул фунт лиха. Громко вздохнув, Хаверстроу сам пугается звука. Скоро он уже будет бормотать себе под нос, желчный беззубый старик. Весь подбородок в слюнях, обмусолился. Ему тридцать девять лет, взрослый человек, а живет с матерью. Он никогда не закончит свою книгу. О, ночь озарений! Пресветлая луна, излей свет на меня! Он несостоятелен. Нужно пойти и найти работу. Ты сам это сказал, дурень. Вот перечень его работ после двадцати: посудомой в «Домашней еде Сэла», повар на гамбургерах у «Жирного Джо», ночной портье в мотеле «Уютная луна», подрезчик кустов, сгребальщик листьев, маляр, истребитель ос, заливщик дорожек, чистильщик водостоков, личный секретарь профессора на пенсии, который писал книгу о преподавании математики в начальной школе, доставщик в китайском ресторане, выдаватель байдарок на озере Квиннетак, актер (привидение) на катаниях в День всех святых. Тридцать девять лет и нечем похвастаться. Сидишь у матери на шее, а? Застрял в родительском доме. Ох, да хватит уже. Стареет, он — стареет. Он помнит те времена, когда почтовые ящики были оливково-зелеными, знаки «стоп» — желтыми. Тридцать девять лет. Он же не просит многого. Комната, карандаш, банка куриного супа. Ах, глухомань! Хлеб, кувшин вина и сорок ты…[2] У взрослых мужчин деньги в банке, ипотеки, дети, жены, часы на браслетах. Что же тогда я? Хаверстроу это начинает нравиться: я — тридцатидевятилетнее ничтожество. Я всю свою жизнь построил на заблуждении. Потерян, потерян — потерялся в лесах самого себя — заплутал в собственном подлеске. Никаких звезд в вышине: сплошь темень. Повзрослей! Брось все это! Хаверстроу снова вздыхает. Оставь меня в покое. Ему нужна поддержка, убежище для сердца. Утешь меня, ночь. Успокой меня, старушка луна. Луна его предала. Ночь его предала. Ночь — всего-навсего день, только темнее. Хаверстроу поднимает голову, грозит небу кулаком. Он ненавидит эти улицы, эти чопорные дома. Он решает сойти с проторенного пути, двигаться домой привольнее. Он может пойти через поле за неполной средней школой, сквозь деревья, исчезнуть на время с лица земли.

---

[1] «Хусатоник» — американское судно, торпедированное немецкой субмариной 3 февраля 1917 г. Этим актом Германия нарушила права нейтральных государств; в тот же день Конгресс одобрил предложение президента Вудро Уилсона о разрыве дипломатических отношений с Германией.

[2] Парафраз строки из «Рубайята» персидского и таджикского поэта и математика Омара Хайяма (ок. 1048 — ок. 1123) «Хлеб, кувшин вина и ты». В рус. пер. О. Румера:

О, если б, захватив с собой стихов диван
Да в кувшине вина и сунув хлеб в карман,
Мне провести с тобой денек среди развалин, —
Мне позавидовать бы мог любой султан.

---